9 Мая. Пока память жива!

«Медиаволна» представляет свою новую рубрику  «9 Мая. Пока память жива!». Воспоминания, истории военного времени и события сегодняшних дней, так или иначе, связанные со страшными годами Великой Отечественной войны. Но самое главное -  в этой рубрике информация о Джанкое и Джанкойском районе.

Если Вам есть, что рассказать и вспомнить, пишите нам на e-mail: [email protected]  . В теме письма обязательно укажите «9 Мая. Пока память жива!»

Первая история – воспоминание о военном Колае (ныне - пгт. Азовское, Джанкойский район).

Как учили в школах, из чего делали мыло, история о том, как расстреляли 2 тысячи евреев, проживающих в Джанкойском районе.

Когда началась война, мне было 10 лет. В конце лета в Колай стали прибывать эвакуированные семьи военных из Севастополя, женщины с детьми. Их размещали по домам. У нас тоже жила одна семья, потом они уехали. Через Колай шли поезда с ранеными солдатами с Перекопа. Мы, дети, выносили к этим поездам корзины с виноградом. Эвакуироваться семьей не было возможности. Взрослые были мобилизованы на земельные работы – копали противотанковый рой.

Мой отец, Гришин Василий Васильевич, работал начальником одного из отделов Колайского райпотребсоюза. Отец был зачислен в истребительный отряд, который был организован в первые дни войны для борьбы с немецкими захватчиками для партизанской войны в Зуйских лесах. Сначала в лес отправляли обозы с продовольствием, на места будущих стоянок отряда. Штабом, центром истребительного отряда в Колае, была территория МТС. Колайский истребительный отряд ушел осенью. Отец всего один раз прислал нам записку. Переживал за нас и родных.

фото с сайта novayagazeta.ru

Когда немцы вошли в поселок, мы все стояли на центральной площади. Оккупанты с закатанными рукавами кителей (точно так, как в кино показывают) въезжали на мотоциклах с колясками. На груди у них висели автоматы. К немцам подошли несколько человек местных.  Остальные (взрослые) стояли поодаль, потом разошлись по домам. Позже в поселок вошли и румыны.

В Колае немцы назначили старосту. Нашлись и полицаи, из тех, кто был недоволен советской властью, из раскулаченных. Полицаи относились к людям гораздо хуже, чем немцы и румыны. Один из полицаев постоянно вымогал у нас какие-то вещи, угрожал маме, что донесет, и нас арестуют. В первые дни оккупации к нам пришли с обыском. Понравилась им кровать с подушками, периной и одеялом. Не разбирая постели, унесли кровать из дома. В нашем доме расселились 4 румынских солдата и один немецкий. Относились к нам нормально, не обижали. Со временем мы даже научились немного румынскому языку. Уходя на службу, они запирали свою комнату на ключ.

В здании школы был пересыльный пункт для военнопленных. Моя мама со старшей сестрой, пока была еще мука, варили галушки и в ведре носили нашим солдатам. Румынская охрана разрешала.  Позже в школе разместили госпиталь. Умиравших хоронили недалеко от школы, сейчас это площадь перед бывшим кинотеатром, домом творчества школьников.

Однажды я с подругой даже обратилась за помощью к румынскому врачу, подруге надо было лечить глаза.

На нынешней улице Саввы, где сейчас амбулатория, была жандармерия, а здание комендатуры было на месте нынешнего больничного двора. В районе сберкассы  размещалась биржа труда. Полицаи разносили по дворам повестки на принудительные работы – «цаповку» виноградника или подсолнечника.

Первый раз в Германию вывозили тех, кто добровольно согласился, а второй раз вывозили насильно.  Мы стали прятать мою старшую сестру, чтобы ее не угнали.

фото с сайта webpark.ru

В 1942-1943 годах я начала ходить в школу, в 3 класс. Школа была в Берекете (с. Ближнее), размещалась она в обычном доме. Было две учительнице и всего два класса, учеников – 40. Учились по учебникам, оставшимся с довоенной поры. Преподавали математику, русский язык, географию, но в книгах было вечеркнуто все, не угодное немецким властям. Иногда в школу приходили в сопровождении полицаев представители от новой власти, проверяли, как преподают, слушали, что говорят учителя.

Однажды ночью пришли в наш дом гитлеровцы и приказали быстро собираться. Мы все были перепуганы, одевались впопыхах. Нас арестовали и повели в здание жандармерии. Вместе с нами, по приказу, отправились и наши постояльцы, немецкий и румынский солдаты. Допрашивал маму, сестру и меня по очереди пожилой немецкий офицер через переводчика. Меня завели в комнату, приказали сесть на стул и стали задавать вопросы. «Где твой отец?», а мама меня все время с начала оккупации учила: «Говори всем, что папа на фронте». Я так и отвечала. «Скажи, какие солдаты лучше – немецкие или русские?», я наклонила голову, не знала, что отвечать. Наверное, мне сам Бог помог дать такой ответ: «Немецкие и русские солдаты хорошие». «Гут, гут», - одобрил мой ответ немец. На краю стола лежала плитка шоколада, он подвинул ее ко мне и через переводчика велел, чтобы я взяла шоколад. Переводчик потом, когда я взяла угощение, объяснил: у немецкого офицера сын погиб под Сталинградом , и осталась его маленькая дочка, внучка пожилого немца, и я напомнила ему ее. Помогло нам еще и то, что наши постояльцы подтвердили, что ничего за нами подозрительного не замечали. Нас всех отпустили. Нам хотелось не идти, а бежать по улице, и мы боялись, что нам будут стрелять в спину. Но немецкий солдат сказал: «Мамка, не бежи, иди». Когда мы пришли домой, маме стало плохо, сердце схватило. Сестра плакала, а я еще не осознавала всего, что произошло, рассматривала подаренную мне шоколадку.

фото с сайта novayagazeta.ru

На следующий день на окраине Колая были расстреляны евреи из Майфельда. Им приказали взять с собой вещи, документы, говорили, что их будут перевозить в другое место, гнали босых, в нижнем белье на окраину села, к противотанковому рву. Более 2 тысяч человек. Полицаи (именно они были палачами) выстроили всех вдоль рва партиями, сначала расстреливали женщин и детей, а мужчин заставляли засыпать их землей, еще живых. До железнодорожной станции, где собрались испуганные жители Колая , доносились звуки стрельбы и страшные крики.

Но люди жили, жили и работали. Немецкие власти давали участки земли за железной дорогой. Объединялись в несколько семей, чтобы обработать землю и засеять. Часть выращенного урожая обязаны были сдавать властям. Выращивали ячмень, подсолнечник. Нам помогали соседи по улице, у них была корова. Вместе с ними пахали плужком. Хлебы у нас практически не было. Воду носили из Берекета. На железнодорожной станции была водокачка-башня, но ею пользовались только немцы. Электричества не было, использовали керосиновые лампы. Печь топили ветками деревьев, находили какие-то доски с разрушенных домов, собирали траву буркун, сухая, она хорошо горела. Мыла не было. Делали щелочь сами. Для этого собирали сухие стебли подсолнечника, сжигали. Потом собирали золу в мешочек из плотной ткани, кипятили его в воде и получали мыльное средство – «щелочь», так мы его называли. Использовали это средство для стирки. Сахара не было. Соль оставалась с довоенного времени. До войны засаливали сало в деревянных ящиках, и эту оставшуюся в ящиках соль мы и использовали. Делились ею с соседями. Из еды запомнился капустняк – суп из капусты, свежей или квашеной, и из пшена. Еще жевали макуху. Картофеля своего не было. Если кто-то даст, мама толсто его очищала, обрезала кожуру с «глазками», чтобы потом посадить, но этого было очень мало. Продукты выменивали на вещи в ближайших селах, и в Колае был рыночек. Немцы на этом рыночке покупали продукты и вещи за марки. Одежду донашивали довоенную. Мама латала, перешивала. Помню, сшила нам с сестрой платья из чехла перины. И мы рады были «обновкам». Я была маленькая, но слышала, что молодежь собиралась у кого-то дома на посиделки, играли на балалайках и мандолинах, пели народные песни. Лечились народными средствами, домашними. Однажды мой маленький двоюродный брат, живший у нас, заболел скарлатиной. Мама поила его из ложечки керосином, ион выздоровел. Когда я болела, обращались к русской женщине-врачу.

(Л. Кошман «В архивах ищем наши корни». По воспоминаниям В. Волковой, записала учащаяся Азовской школы Ю. Даниленко).

Главное фото с сайта razor-blog.ru